Рецензия на фильм О, Канада от Сергей Ю. Кравченко

Режиссер документального кино Леонард Файф прожил яркую насыщенную жизнь. Теперь он умирает от рака. Рядом с ним – его любимая жена Эмма и верные ученики. Файф дает на камеру интервью, излагая свою биографию. Смотрите фильм «О, Канада». Слова Пушкина о том, что гений и злодейство – две вещи несовместные, наверное, не стоит воспринимать всегда буквально. Или можно попробовать заменить в этой максиме «злодейство» на что-то менее категоричное. Например, «безобразие». Или вам больше понравится «шалость», «чудачество»? Ведь и сам Александр Сергеевич по молодости пошалить и почудачить был мастак. Вспомните, что было написано в дневнике гения о том, как он подшутил (с божьей помощью!) над Аннушкой Керн перед тем, как написать «Я помню чудное мгновенье…». Вот ведь чудак! А вот его же «у дамы Керны ноги скверны» – это настоящее злодейство. Главный герой фильма «О, Канада», выдуманный американский режиссер-документалист Леонард Файф (роль сыграл Ричард Гир), скорее всего, с творчеством нашего классика знаком не был. Но в своем злодействе явно переплюнул молодого Пушкина. Прекрасному полу от него не поздоровилось. Леонард Файф, престарелый классик и теоретик документального кино, пребывает на смертном одре: его пожирает неумолимый рок (то есть рак). Рядом с ним его супруга Эмма (Ума Турман): третья по счету, на 30 лет моложе благоверного. Им наносят визит верные ученики мэтра, которые хотят увековечить память о нем в большом интервью. Леонард соглашается при одном условии: на протяжении всего фильма рядом с ним будет находиться обожаемая Эмма, его монолог станет настоящей исповедью перед ней. Она, наконец-то, сможет узнать всю правду о человеке, с которым прожила большую часть своей жизни. Файф утверждает, что только перед камерой он способен говорить чистую правду, в противном случае всякая изреченная им мысль непременно обернется ложью. Эмма с опаской относится к этой затее. Смертельно больной супруг находится под воздействием препаратов, его мысли путаются, он не всегда отдает себе отчет о том, что с ним происходило на самом деле, а что привиделось. И обнародовать такую версию его жизни, наверное, не стоит. Но Леонард настаивает на своем: съемки все же начинаются. Как и полагается, вскоре после исповеди грешник обдает Богу душу. Корифею экранного искусства, завсегдатаю престижнейших кинофорумов, соратнику режиссеров-классиков, номинанту всего на свете, согласитесь, не пристало погрязнуть в простоте. Он непременно обязан выдавать на гора нечто чрезмерно вычурное. Что Шредер с удовольствием и проделывает. Траекторию линейного монтажа с неотвратимостью кометы Галлея регулярно пересекают потоки флешбэков, посвященных разным периодам жизни главного героя. Цветные кадры и черно-белые, широкоформатные (16:9) и снятые на 35-и миллиметровую пленку (4:3): чехарда, винегрет, калейдоскоп – ассоциации на выбор фестивального жюри. Комментарий к этой квазидокументалистике тоже полифонический: за кадром звучит то голос молодого Файфа, то уже взрослого, то престарелого. Папины монологи прерывают замечания сына, от которого шалунишка когда-то отказался. И, разумеется, реплики Эммы под крупные планы с Умой Турман. По моему мнению, история про режиссера документального кино снята чересчур… изобретательно. А ведь этот жанр все же тяготеет к экранному аскетизму, здесь эффект достигается не совсем теми способами, что в артхаусном кино. Создается впечатление, что Шредер просто кокетничает своим мастерством, забывая о сверхзадаче, им же самим поставленной. Что представляет собой содержимое этой блескучей обертки? Зритель ждет кино-притчи, ему подавай моралите, требуется капелька Достоевской микстурки, настоянной на травке имени Кафки. И что же предлагает нам экранная аптека фармацевта Шредера? Итак, гений на смертном одре намеревается на камеру покалякать о делах своих скорбных. А чем докажете, что гений? «Мурку» сыграть он может? Зрителям приходится верить почти исключительно на слово. Упоминается некая бомбическая лента, за которую автор чуть в тюрьму не загремел. Говорится о том, что в еще одном шедевре Файф использовал грандиозный в своей простоте прием: крупный план подсудимого во время вынесения судьей приговора (вот бы самому Шредеру до такой степени опроститься). Практически все. Но наш герой еще и великий теоретик. Тут уже в дело идет щеголеватый фирменный прищур Ричарда Гира, когда Файф в его исполнении излагает потрясенным до глубины души адептам феноменальные открытия в деле установления истины киношниками по рецептам дедушки Фрейда. А теперь про гениальное злодейство. Тут уж авторы картины оторвались по полной программе. С чувством, толком, расстановкой нам во всех красотах живописуют свинцовые мерзости характера Леонарда. Ладно, женщин меняет даже не как перчатки, а словно грязные носки. Так им, идиоткам, и надо, раз не поняли, что за смазливой физиономией скрывается грязная душонка. Но детей-то за что? Плюс финансовая нечистоплотность, беззастенчивое манипулирование ближними, ложь на каждом шагу. И, разумеется, феерическое бегство до канадской границы, а также фарсовая история на призывной комиссии, где персонаж Гира выдает себя за сумасшедшего нетрадиционной ориентации. Вроде бы негодяй – просто клейма ставить некуда. Но Шредер предлагает зрителю не судить его героя столь поспешно. Нам постоянно то намекают, то прямым текстом сообщают о том, что верить во все эти россказни не стоит. Умирающему то ли блазнится, то ли он галлюцинирует под воздействием одурманивающих препаратов. Его исповедь носит настолько экзальтированный характер, что наводит на мысли о том, что наш герой исполняет неких обряд экранного самобичевания. Он хочет показаться хуже, чем он есть на самом деле. И этот духовный мазохизм выглядит как кощунственный крестный путь очередного постмодернистского исусика. Автор не дает нам забыть о том, кто написал сценарий для «Последнего искушения Христа» Мартина Скорсезе. Кстати, Ума Труман, очевидно, приняла такое прочтение сюжета и попыталась исполнить Магдалину, работая на крупных планах. А финал картины в таком случае надо понимать как попытку отождествления окрестностей Монреаля с райским садом. О, Канада!